Дома мы не нужны. Книга шестая: В мире Болотного Ужаса - Василий Лягоскин

Зрение у Марка Туллия было отменным. Он при желании мог различить каждую мошку; каждый хоботок, несущий смерть всему живому. Но сейчас он внимал не собственным чувствам, а словам Светы Кузьминой, которая, собственно, и владела колдовским даром внутри Ливии Терции.

– Это предупреждение, – шептали женские губы, – или демонстрация силы и колдовской мощи, которая подняла в небо эту тучу, и сейчас кружит ею над нами, пытаясь…

– Клеон! – единственное слово заставило Ливию замолчать – словно оно порвало незримую нить, соединявшую целительницу с единым разумом мириадов (пригодилось-таки слово!) мошек.

От стены, за которой скрывалось караульное помещение, оторвалась фигура пожилого прокуратора. Эта «тень» легата была такой же привычной, как дождь, или болотные испарения, которые очерчивали своими миазмами владения провинции. Сколько помнил себя Марк – с самого детства – Клеон всегда был рядом. И всегда был готов исполнить любое его поручение; любую прихоть. По сути это была еще одна пара рук, ног, и еще одна голова легата. Насчет сердца старого прокуратора Марк Туллий голову на отсечение не дал бы. Ибо было завещано предками: «Чужая душа – потемки!». Может, в сердце Клеона бушевали страсти; может, он хотел бы в своей жизни иной, более великой участи? Может быть. Но, ни разу за бесчисленные круги, что был рядом с легатом, прокуратор не дал усомниться в верности. Вот и сейчас он шустро засеменил ногами, чтобы исполнить очередное повеление господина.

Ливия на слова супруга, адресованные трубачам, никак не отреагировала. Он по-прежнему вслушивалась и ушами, и сердцем в беззвучный клич стаи мошек, размазавшейся в небе в серый слитный диск. И вздрогнула всем телом – как понял Марк – не от пронзительного рева полудюжины труб, а от реакции на него этого диска. Строй неразумных летающих тварей распался; превратился в хаотичное облако, которое организовывалось во что-то упорядоченное, лишь при виде добычи. Вот тогда, и только тогда, можно было сказать, что стаей мошек управляет общая воля. Но имя той воле было – слепой инстинкт. Что, или кто управлял стаей сейчас?

– Вождь, – прошептала супруга в отчаянии, – это Вождь, убивающий взглядом. Это он смотрел на нас глазами каждой мошки; и он же пообещал – прежде, чем они распались из общего организма – что скоро придет, чтобы забрать свое!

– Ничего своего у него тут нет! – твердо ответил ей не муж, но легат, отвечающий вместе с консулом за жизнь каждого римлянина, – и сюда он не придет! Потому что тем самым нарушит извечный закон. А это – смерть для него самого, и для его племени.

Марк Туллий был искренен сейчас; он сам верил, что так и будет. Старался верить. А Борис Левин в его душе тщетно старался отогнать простой вопрос: «И что тогда будет с нами, с римлянами. И с остальными племенами – без сока болотной травы?»

– Тогда, – легат улыбнулся и Ливии, и внутрь себя, куда и обратился с извечной верой, – будем ждать Избавителя. Как говорится в старых преданиях: «Вот приедет Барин, Барин нас рассудит!».

Борис ответил совершенно нелогично, хотя с не меньшей убежденностью в голосе:

– Ты так самому Товарищу Полковнику не скажи. Сдается мне, что ему такие слова совсем не понравятся.

Легат кивнул – своей ипостаси: словно обещая вести себя с Избавителем подобающим образом. Одновременно он увлек со стены Ливию, которую вдруг пробила крупная дрожь:

– Пойдем дорогая. Тебе надо отдохнуть. Скоро прибудут племена. А без тебя торг не начнется.

Легат имел в виду сейчас удивительную способность своей жены видеть в людях и предметах даже маленькую искорку Зла. Любая, самая незначительная вещь, пришедшая с болот, проходила проверку тайным зрением Светы Кузьминой. Зло – в любом его проявлении, отвергалось. Как бы не нужна была провинции эта вещь. Так было всегда…

Зловредный вождь, как и предполагал Марк Туллий, на торг явиться не посмел. Но людей своих с товарами прислал. Впрочем, у этого племени был лишь один товар, который прежде выменивался на зерно с полей провинции, стальные ножи, не боящиеся болотной жижи, и множество других полезных вещиц, таких незаметных в повседневной жизни, но отчаянно незаменимых – когда их не было. Взять их дикарям болот, кроме как на торгу, у торговцев римской провинции, было негде.

Другие племена тоже пришли не с пустыми руками. Мясо и меха болотных животных; кожаные мешки, полные железной руды, которую дикари копали в тайных рудниках (это они сами думали – тайных), заливаемых жижей, и многое другое. Бочонки с соком (тоже, кстати, изготовленные римскими умельцами), на этот раз привез Марко. Этот дикарь – не такой вымазанный в грязи, как остальные болотники – раньше, пожалуй, даже нравился легату своей рассудительностью, и степенной основательностью. Теперь же Марк Туллий едва не отшатнулся, когда дикарь обратил на него застывший взгляд. Потому что глазами Марко на него смотрел Вождь. И он же процедил сквозь зубы – словно выплевывал изнутри по одному слову:

– Новая цена на сок, легат. Новая!

Марк сумел взять себя в руки; посмотрел в ответ не менее высокомерно:

– Говори о цене с торговцами, Марко. Легат римского легиона никогда не снисходил до таких низких занятий.

Снизойти пришлось – и ему, и консулу Лентуллу Батиату. Они как раз остановились вместе с супругами на пригорке, обозревая окрестности; главным образом – торг, на этот раз не такой шумный. Оживленней всего было вокруг тех самых бочонков с соком болотных трав.

– Словно дикари тоже ждут каких-то перемен в жизни, – подумали вместе Марк Туллий с Борисом Левиным, – и стараются запастись спасительным соком. Надо; надо будет еще раз послать разведчиков на поиски этой травы.

Он как раз хотел сказать об этом консулу, когда от торга отделилась, и стремительно понеслась к правителям низенькая фигурка Кассия – главного, и лучшего торговца провинции. Обычно этот толстяк, ценимый сородичами за умение отчаянно торговаться, и сбивать первоначальную цену дикарей в разы, передвигался степенно, шумно отдуваясь и натужно дыша от избытка жира, которым заплыли все его внутренности, и наружные части тела, включая лицо. Теперь же его лицо было заполнено еще и великим изумлением, смущением, и (показалось легату) отчаянием.

– Нет, не показалось, – решил Марк – как только Кассий открыл свой рот.

– Прошу глубочайшего прощения, высокородные, за слова, которыми я вынужден осквернить ваше внимание, – проговорил он быстро – словно боялся, что не сможет заставить себя исторгнуть те самые слова.

– Говори, – первым кивнул ему консул, – говори все как есть; ни словом не приукрашивая истины.

– Цена…, – толстяк широко открыл рот, словно вместе с воздухом набирался храбрости, – цена на бочонки с соком, высокородные…

– Что с ценой? – это уже легат подталкивал торговца к ответу – каким бы неожиданным он не был, – в два…, в три…, в десять раз выше, чем обычно?

– Хуже, – просипел Кассий, – много хуже.

– Говори! – на такое повеление легата толстяк просто не смел не ответить.

И он ответил, нагнув голову низко – так, чтобы никто не мог видеть его глаз:

– Дикари требуют за сок римских женщин, высокородные. По одной женщине за бочонок. Или…

– Говори! – теперь это слово, вырвавшееся из уст Марка Туллия, словно разрезало стылый воздух.

– Или всю партию – две дюжины бочонков – за нее.

Кассий, так и не поднимая головы, кивнул в сторону Ливии. Ответом ему было молчание высокородных. Лишь едва слышное: «Ах!», – вырвалось из груди супруги легата. И только он – любимый и любящий муж – мог прочесть в этом выдохе и отчаяние, и гордый выдох, и… решимость пойти на жертву; ради римлян, ради него, Марка, и ради их детей.

– Никаких жертв! – обменялись кивками Марк Туллий с Борисом Левиным, – надо будет – пойдем, и силой отберем этот сок. Или придумаем еще что-то…

Про Избавителя, про Товарища Полковника, в этот раз ни одна ипостась легата сейчас не вспомнила. Он решительно взял супругу под локоток:

– Пойдем, оценим, чем так ценен этот товар.

Пошли все четверо. Кассия, плетущегося чуть позади, Марк в компанию не включил. А скоро тот и вовсе затерялся в толпе – как только высокородные этой толпы достигли. Люди – и римляне, и дикари – расступались прежде, чем на них падали скупые тени четверки. Словно это решительный, полный гнева взгляд легата рассекал надвое толпу. А вот Марко этот взгляд ничуть не испугал. Глаза Вождя, убивающего взглядом, словно насмешливо говорили сейчас:

– И что ты сделаешь? Смахнешь рукой в сторону; убьешь железкой, что болтается на твоем поясе? Давай – убивай! И тогда я приду сам. И приведу с собой все племена. Буду в полном праве.

Два взгляда долго мерялись бы силой и жгучей ненавистью, если бы в это противостояние не вмешалась своим нежным голосочком Ливия. Впрочем, сейчас даже супруг не назвал бы этот голос нежным; он мог бы поспорить своей твердостью и решительностью с обоими взглядами: